Царь Додон, он не долдон. Pulp fiction - Михаил Буканов

Короткие рассказы об очень простой вещи!

Ах! Какой это был фонарик! Не плоский и зелёный, что продаются в наших магазинах. Нет! Исполненный в виде трубочки с расширяющейся головной частью, матово металлический и с обрамлениями кремового цвета пластмассы. Редкое заграничное чудо, которое сегодня стало моим. Ровно час назад я выменял фонарик у соседского парня с Чистаков на макет большегрузной баржи. Прочный деревянный корпус, окрашенный в шаровой цвет и две красные полоски, нарисованные клюзы якорей, надстройки с капитанской рубкой. Был он хорош. Честно говоря, все наши ребята с Лубянского проезда почти каждый день посещали через приоткрытые ворота Политехнический музей. Может кто не знает, но кроме него там было Общество по распространению знаний, типография, даже Управлении Северного Морского пути и ещё чертова уйма различных контор. Но дело не в этом. Где то, то ли в музее, то ли в Севморфлоте, была мастерская, и делали там макеты машин, механизмов и кораблей. Mногое выбрасывали на помойку во дворе. Там всегда и материалы редкие были, типа свинца, досок, реек, да мало ли что могло пригодится в мальчишеском хозяйстве? Там и нашёл я выброшенную модель баржи. А я как раз прочитал рассказ о том, что пионер написал письмо, положил в модель кораблика и отпустил по водам и рекам. Решено! Сделаю также! Bот положить внутрь мне было нечего. Семья моя не была бедной. Она была нищая. Мать категорически не хотела работать на эту власть. Предпочитала чего-то там покупать, продавать, но по такой мелочи, в мелкоскоп не различишь. Bот и положить в плавучую посылку мне было решительно нечего. А тут случай подвернулся. Паренёк один махнулся со мной не глядя. Я поставил игрушечный корабель, он тот самый фонарик, от которого я просто обалдел. Ну, не делали в стране Советов таких вещей! До сих пор не понимаю почему? Принёс я его в комнату нашу одиннадцатиметровую, развернул и только вздохнул тяжело. Уже имелись в продаже китайские фонари трубкой, были и батареи к ним, но огромные. А тут есть место для одной всего батарейки, тонкой как палец и в наших магазинах не встречающейся. В фильме «Серёжа» продавец в магазине, отпуская новый велосипед, говорит: Вы будете иметь вещь! И я имел вещь. Только была она, – как говорила моя бабушка, – не от той стенки гвоздь. B нашем социалистическом общежитии пользоваться её преимуществами я не представлялось возможным!

Она сидела передо мной на стуле, как существо, прибывшее из другого, волшебного мира. Очень чёрные вьющиеся волосы, темно-синие глаза, чуть смуглая матовая кожа. Простое ситцевое платье, белое с красными цветами, облегало фигуру и смотрелось на ней, как на английской королеве шикарный бальный туалет. То ли Белоснежка среди моих гномов, а может б русская Василиса Прекрасная. Даже походка отличала эту девушку от всех остальных. Она не шла, летела. Асоль! Вот кто мог бы идти по берегу вечернего моря навстречу бригу с алыми парусами. В Москве не мало красивых девушек. У нас, в медицинском училище, а потом и на ист. факе преобладал женский пол. Было на что посмотреть и кому себя показать. А вот её я сравнить не мог. Посмотришь и поймёшь – это она, та, за которой ты бы охотно пошёл на что угодно, тянуло дарить цветы, встречать рассветы и погибать от неразделённой любви. Если Эвридика хоть немного напоминала сидевшую передо мной, то я отлично понимаю Орфея. Можно и в Преисподнюю. А что делать? Сила любви легко и охотно ломит несозревшие и незакалённые в искусах души! Итак! Как сказал бы опер Машков, картина маслом! Кабинет заместителя начальника Уголовного розыска 7 отделения милиции. Шесть офицеров милиции, оперов уголовного розыска, и она. Лимитчица-ткачиха с ткацкой фабрики «Красная Роза», наградившая моих сотрудников, ровно тремя окружностями каждого! И что можно сказать, кроме простой фразы: Помилуй нас, Господи, спаси и охрани! Bcё-таки супружеская верность, как и применение кондома – вещь!

Я сидел на стуле в маленькой "лак.рум.» На втором этаже кинотеатра, имевшего тринадцать кинозалов, рядом с огромной аппаратной скромно укрылось маленькое помещение, в котором мы, работники по обслуживанию данного предприятия шоубизнеса, переодевались, хранили вещи и один раз за рабочий днь могли тридцать минут посидеть и съесть свой ланч. Вы не ослышались. Именно столько имел я на отдых, остальное время проводил на ногах. Учитывая мой английский, претендовать на работу хотя бы по специальности – учителем, или медицинской сестрой, я не мог. А по третьей специальности – опером уголовного розыска – не вышел я мордой, то-есть, не имел гражданства США, без которого на госслужбу не брали. И, опять же, английский! Я везде и всегда французский учил, а до штата Луизиана, где, по-слухам, некоторые понимают по-французски, как до канадской границы раком! Рабочий день мой был от 12 до 16 часов, я почитал это за праздник. Отсутствие квалификации приходилось навёрстывать количеством затрачиваемого на заработки времени. Да и добился я такого фавора, потому что один пахал за трёх молодых негритят или латиносов. А было мне почти 50 лет. Один из чёрных парней, посмотрев на то, сколько и как я работаю, только спросил о возрасте моём, а затем сообщил, не протяну я долго. Старость мне тянуть не позволит. На что я ему на чистом аглицком поведал, христианин он плохой, а мне ништо, Господ выведет верных своих! От чего этот мусульманин совершенно и вполне обалдел! Все три члена нашей семьи пахали как проклятые. Жена работала в «Макдональдсе», мыла посуду, убиралась, жарила френчфрайз. Cынуля малярил на местного грека учеником маляра и посещал колледж в течение года, где за наши семейные денежки один семестр учил инглиш как язык иностранный, а семестр инглиш как родной. Приехав в конце октября 1991 года, мы, поскольку я сдал на английском на права, уже к июню следующего года купили нашу первую американскую машину стэйшен-вагон «Додж», оказавшуюся редкой сволочью и чуть меня не угробившую. Отказали на крутом спуске тормоза! Но у меня расширились возможности. Я смог работать по субботам и воскресеньям. В эти дни автобусы не ходят, а мне приходилось в течение часа добираться до работы с пересадкой. Кстати, в конце этого же года мы купили новенький «Додж», переехали в благопристойное место на тихой улице из того бедлама, где жили до этого, a в 1993 году купили наш первый собственный дом. А ещё первая машина, не смотря на её сволочной характер, позволяла не ходить за продуктами пешком, таща на обратном пути в гору пару сумок у каждого, и так километра на три удовольствия! Однако, вернёмся в год 1992. Достав из шкафчика сумку с бутербродом и банкой колы я присел на стул, достал бутерброд, развернул и уже почти приступил к поглощению. Не тут- то было! Мне что-то явственно мешало. А было это «мешало» молодым чёрным парнем лет восемнадцати, который просто смотрел на мой бутерброд, глотал слюну и подёргивался на месте. С едой в Америке напряжёнки нет. У меня между двух кусков хлеба лежала ветчина, сыр и листик салата. Я показал на сендвич пальцем и спросил, хочет ли он половину. Ответ был скорый и положительный. Разломив, я дал ему ожидаемое, мгновенно исчезнувшее в широком рту дитяти. Знал я этого парня хорошо. Был он сыном директора школы в Сильвер-Спринге. Работал не пришей, сами знаете к чему или куда рукав. Типичный угнетённый афроамерикэн. Ростом под два метра и кулаками размером с мою голову. А я уже один раз с ним перехлестнулся, объясняясь, правда, по другому поводу. Как то стоял я с метёлкой в фойе, а он подошёл и говорит, мол, быстро иди убирать зал, a я ноль внимания. Он спросил, вижу ли направление, куда следует идти, а я отвернул голову и сказал, что не вижу. Обычная детская толковина. То что паренёк этот никоим образом не менеджер, распоряжаться мной не может, в его кудрявую голову и придти не могло. Руки у него всегда были противные, мокрые какие то, я здороваться с ним не мог, хотя и не привык угнетать и обижать обиженку! А тут огромная ручища протянулась к моему лицу, в надежде развернуть меня взглядом по направлению, им объясняемому. И как же он удивился мгновенно получив ребром ладони по бицепсу, а мыском ноги в колено. Не сильно, но больно! И знаете, понял. Отошёл и не грешил. Так вот он и сожрал половину моего бутерброда! И стал так делать каждый день, придёт и сопит, я отстёгивал, только стал делать два сендвича. Не могу я в еде отказать страждущему. Потом попросил он у меня доллар, затем ещё и ещё и ещё. Я, конечно, дал. Говорил, мол, на автобусе доехать домой не на что, потом, когда мы задержались на работе, попросил подкинуть его домой. По пути, – говорит, – едем, помоги! И я повёз. А затем он опять насчёт подвези. Тут я восстал. Давай пять долларов, говорю, плюс все занятые. Шесть секунд! Ты мани, я тебя драйвлю, везу, то-есть! Как ему не понравилось. И за бутербоды плати, – говорю. Каждый – десять долларов. Kак отрезало! Понял, пацан чёрный суть жизни и вскоре уволился. Он и работал, поскольку на машину папе обещал помочь собрать. На свою, разумеется. Говорят, на плантациях не было хуже надсмотрщиков, чем чёрные вольноотпущенники. Kак вам простые вещи, о которых я здесь поведал?